Картина, которая притворяется

В детстве я прочитал книжку Куна «Легенды и мифы Древней Греции». Потом подрос – и поступил на кафедру истории античности. За пять лет, в институте проведенных, знаний о греческих богах у меня не прибавилось…

Похвала ли это книге, или укор нашей системе образования – уточнять пока не будем) Лучше достанем старого доброго Куна с полки, и откроем на главе «Титаномахия»: без этого нам сегодняшнюю картину не понять.

Итак: Зевс и прочие олимпийцы – это третье поколение богов. Титаны – второе. После свержения Кроноса Зевсу пришлось бороться за власть с оставшейся в живых родней своего батюшки. Война была долгой и шла с применением энергетического и биологического оружия: Зевс мало того, что молниями кидался, так еще и сторуких и пятидесятиголовых великанов (которых еще гекантохейрами называют) против врагов использовал.

В итоге титаны оказались низвержены в Тартар, до которого, по словам поэта Гесиода, железная наковальня летит девять дней. И вот момент прибытия нидерландский художник ван Харлем как раз и изобразил.

 

 

Можно ли с первого взгляда перепутать этот сюжет с похожим – падением мятежных ангелов? Легко! И пусть вас не смущает обилие обнаженных тел, в библейской истории вроде бы неуместное. Как раз в логику художника 16-го века такое решение укладывалось идеально. Конечно, в том же веке Питер Брейгель порчу ангельской природы выявлял просто и прямолинейно, буквально у нас на глазах превращая недавних жителей Рая в жаб, пауков и прочую пресмыкающуюся гадость:

 

 

И все же в целом подход такой уже устарел. Начиналась эпоха гуманизма. В это время даже вполне сформировавшиеся черти теряют рога и копыта как признаки гадкой своей природы. Обитатели ада делаются антропоморфными, более того, довольно привлекательными: мышцы, загар… Только малюсенькие рожки да недобрый взгляд выдают их гнилостную сущность. И битва архангела Михаила с силами тьмы начинает выглядеть уже вот так:

 

 

Кроме того, не нужно забывать, насколько европейская культура, даже став христианской, оставалась пропитана античными образами. Не просто же так я много лет повторяю, как мантру: «Античная цивилизация – основа всей европейской цивилизации; не понимая античности, невозможно понять ни Возрождения, ни Рембрандта». А поскольку сами сюжеты – падение ангелов и падение титанов – схожи, то и неудивительно, что сами художники, кажется, иногда забывают, над чем именно сейчас идет работа.

Вот здесь, например, а архангела Михаила на щите появляется голова Медузы Горгоны. Одолжил, небось. Афина, на нагрудном щите которой голова обычно находится, теперь, поди, бегает, ищет ее по всему Олимпу:

 

 

 

А итальянец Лука Джордано тому же Михаилу в руки вместо огненного меча дает перун, которым вообще-то Зевсу положено орудовать:

 

 

Как видите, в искусстве от Библии до Гесиода – один шаг. Как же определить, что за сюжет перед нами?

Подсказок две. И нет, речь не о бабочках и стрекозах, удачно рассевшихся на причинных местах титанов. Деталь эта – остроумна и уникальна; больше мне такого нигде не встречалось. И все же эта находка Харлема прямого отношения к сюжету не имеет.

А что имеет?

Во-первых, черный пес, что прячется в левом нижнем углу:

 

 

Это явная отсылка к поэме Гесиода «Теогония», из которой, собственно, мы о судьбе титанов и узнаем. Описывая Тартар, Гесиод говорит:

 

Сторожем пес беспощадный и страшный сидит перед входом.
С злою, коварной повадкой: встречает он всех приходящих,
Мягко виляя хвостом, шевеля добродушно ушами.
Выйти ж назад никому не дает, но, наметясь, хватает
И пожирает, кто только попробует царство покинуть
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.

 

Это – отсылка конкретная, пусть и рассчитанная на знатоков. Но есть, как мне кажется, в картине и еще одно послание, неочевидное, даже эфемерное…

В сценах падения ангелов — а сцен таких много! – вы найдете, при желании, море странных и необычных деталей. Например, здесь недавние ангелы, уже превратившиеся в чертей и загнанные в ад, напоследок утаскивают парочку бывших товарищей вслед за собой:

 

 

А здесь архангел Михаил сражается с Сатаной, который оказывается… его двойником!

 

 

Да, много любопытного вы найдете в картинах на этот сюжет. Одного вы там не увидите: сочувствия к падшим.

А вот у Харлема оно есть! Приглядитесь к его титанам: с каким отчаяньем они глядят вверх, туда, откуда еще долетает сияния мира, навсегда утраченного, и свободы, отнятой с помощью силы…

Да, Харлем имел возможность проявить сочувствие к приговоренным. Ведь с точки зрения греческого мифа совсем неочевидно, на чьей стороне правда. Права Зевса не власть – спорны, а единственной неоспоримой виной титанов был проигрыш в войне…

А вот сочувствие к падшим ангелам – дело другое. Они восстали на собственного создателя – это раз; поддались греху гордыни – два; и все по своей свободной воле – это три. Получается, чего их жалеть-то?

Правда, особо вдумчивые в зале могут в этот момент несколько заерзать. Вспомнится им, что идея свободной воли мало того, что внутренне противоречива, так еще и с идеей божественного предопределения не очень-то согласуется, и что многие мыслители поумнее нас пытались их примирить, да не преуспели; и что, раз уж на то пошло, идеи высшей справедливости и высшего милосердия тоже стыкуются со скрипом; и что, наконец, именно картина Харлема, где так убедительно показан ужас перед БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ заключения во тьме, наводит на вопрос о соответствии кары проступку.

И все эти сомнения, разрастаясь, могут нашу мысль далеко завести… но я в данный момент туда идти не хочу. Прогуляйтесь сами, если желание возникнет.

Я же просто хотел показать, как близко порой в искусстве оказываются сюжеты античные и христианские; как тонка между ними разница; и как чутко нужно искусство чувствовать, чтобы ее уловить; и какое удовольствие испытываешь, если это удается.

P.S.: но разумеется, чтобы иметь возможность этим утонченным интеллектуальным удовольствиям предаваться, нужно сначала разобраться с основами. То есть – научиться узнавать сюжеты и персонажей. В первую очередь – из античной мифологии. Потому что – в тысячу первый раз! – античная культура есть корень всей европейской культуры.

Именно поэтому я до сих радуюсь, вспоминая, как меня в детстве отдали в студию, где, в частности, были занятия по греческим мифам. Если бы их сказочная красота меня не захватила тогда – кто знает, стал бы я в итоге историком вообще? Может, сидел бы сейчас в офисе с невнятным дипломом на стенке, подписывал накладные, мечтал об отпуске…

Но так уж сложилось, что мне родители сделали великий подарок: умение понимать самую основу культуры. И теперь мне, в свою очередь, хочется сделать такой же подарок следующему поколению. Поэтому все это лето я буду работать над новым циклом детских лекций про античные мифы в искусстве.

К сентябрю надеюсь управиться)))