Загадка «Алтаря Мероде»

Когда я говорю: «Северное Возрождение» — что приходит вам в голову? Тем, кто смотрел мои лекции об этом периоде, на ум являются две вещи.

Во-первых, сверхъестественная проработка мельчайших деталей, запредельный, микроскопический реализм.

Во-вторых, коварное – но и увлекательное! – двойное дно: любая бытовая деталь, какой-нибудь жестяной тазик, деревянная скамейка, метелочка или сосуд – могут иметь сакральный смысл, отсылать к библейскому тексту, намекать на божественную истину. Картина как бы двоится: бытовое – священное, обыденное – неотмирное. Эти два фокуса то совпадают, то вновь разбегаются. В научной среде эту особенность северян называют обычно «скрытым символизмом».

Взяв секундную паузу, настоятельно порекомендую вам курс по Северному Возрождению прослушать, если раньше возможности не было. Из всех моих циклов этот – лучший и любимый. И в декабре, на предновогодней распродаже, я его вам тоже предложу.

Засим двинемся дальше и обратимся к картине, которую многие считают точкой отсчета всего северного ренессанса. К картине, в которой обе особенности – и ювелирность отделки, и глубокий символизм – присутствуют в полной мере.

 

 

Знаменитый «Алтарь Меродэ» Робера Кампена.

Именно от скрытых в нем смыслов все исследования скрытого символизма отталкиваются. Все началось с классической статьи исследователя Майера Шапиро, который обратил внимание на два предмета в мастерской Иосифа: мышеловку и ловушку для птиц:

 

 

Можем ли признать их бытовыми деталями и этим удовлетвориться? Вполне: почему бы плотнику Иосифу не изготовить деревянную мышеловку? Но не таков был Шапиро. Он связал образ мышеловки с неочевидной метафорой из проповеди Блаженного Августина; предположил, что за доска с дырками находится у Иосифа в руках, и как она может намекать на образ из книги Иова; нашел иконографическую параллель с изображением божественной рыбалки из утраченного ныне трактата «Hortus deliciarum»:

 

 

В итоге родилась классическая версия: мышеловка – воплощение сложной богословской концепции. Версию Шапиро я сейчас подробно разбирать не буду, иначе статью придется писать до вечера, а еще даже побегать сегодня не успел) Вновь отослав вас к моему циклу лекций, я перехожу к центральной панели алтаря.

 

 

Кстати, ее Шапиро тоже не оставил без внимания. Например, камину, в котором нет огня, он дал фрейдистское толкование. Но мы по этой скользкой дорожке за ним не пойдем. Уступим лучше сцену другому знаменитому искусствоведу, нашему любимому Эрвину Панофскому. Вооружившись идеями Шапиро о скрытом символизме и своей нечеловеческой эрудицией, Панофский буквально разобрал и собрал заново всю центральную панель. Не только такая очевидная деталь, как белая лилия в вазе на столе, но и менее очевидные – потухшая свеча, рукомойник с полотенцем, деревянные львы на спинке скамьи – получили изящные и убедительные истолкования.

«А где же опасность, о которой вы писали в самом начале?» — уже ерзаете вы нетерпеливо.

А я к ней как раз перехожу)

Дело в том, что исследования Шапиро и Панофского открыли настоящий ящик Пандоры. Все кинулись разбирать картину буквально на молекулы; многим хотелось сделать себе имя в научной среде, предложив еще более оригинальное толкование. И по мере того, как поддающихся убедительной интерпретации деталей становилось все меньше, научная добросовестность все больше уступала место голой фантазии.

Например, один исследователь начал искать в тексте Библии отсылки к инструментам, изображенным в мастерской Иосифа на переднем плане:

 

 

Расчет его был безупречен: Библия – книга толстая, и хоть одно упоминание и пилы, и топора там точно есть. И правда: топор он соотнес с фразой Иоанна Крестителя «Вот уже и секира при корне дерев лежит», а пилу – с преданием о мученической смерти пророка Исайи. Ну и что, что последняя в самой Библии не описана? Главное, чтобы все складно складывалось…

Апогеем этой искусствоведческой горячки стала статья, полностью посвященная инструментам на столе Иосифа:

 

 

Признаюсь честно: фамилию автора не помню, а проверить не могу, ибо временно сижу без интернета (в тех местах, где я сейчас обитаю, с ним вообще непросто). Но вот за содержание статьи поручиться могу. Такое на забывается.

В разбросанных по столу инструментах исследователь увидел… изображение Голгофы! Постойте, разгладьте скептическую складку на лбу! Просто отпустите фантазию в полет – и наслаждайтесь открывающимся видом:

Во-первых, на столе явно видны три креста. Два из них образованы скрещенными инструментами, а третий крест – это бурав (он же тоже имеет крестообразную форму).

Далее, разбойников по бокам от Христа традиционно изображали по-разному. Как вы помните, один из них хулил Христа перед смертью. Другой же, «добрый разбойник», раскаялся и просил Христа о заступничестве. Обычно хороший разбойник изображался с правой стороны, плохой – с левой.

Теперь посмотрим снова на стол Иосифа. Если предположить, что инструменты действительно изображают Голгофу, и взглянуть как бы со стороны распятых, то по левую руку от Христа будет бурав. Инструмент этот всегда направлен вниз и вполне подходит для изображения нераскаявшегося разбойника, который, безусловно, отправится в ад. Приглядитесь теперь к другому кресту: он состоит из ножа и клещей, причем клещи как бы тянутся к кресту центральному. Можно здесь увидеть намек на мольбу, обращенную к Христу раскаявшимся разбойником?

Конечно, можно! Вы же помните: мы договорились дать фантазии полную свободу. А раз так, то и в мышеловке, расположенной прямо у подножия центрального креста, мы легко различим намек на ад, куда, согласно легенде, Христос спустится сразу после смерти, чтобы освободить души праведников.

И ведь кто скажет, что некрасиво получилось? Еще как красиво!

Но красота и истина – не одно и то же; и бред параноика может быть складным. А мы с вами внешней ладностью соблазняться не должны.

Что отличает научную теорию от околонаучных фантазий (а то и от прямых манипуляций)? Система доказательств. Аргументы, факты, логические умозаключения. И у Панофского, и у Шапиро они были. Приводились иконографические параллели, выдержки из богословских текстов, проповедей и стихов того времени. Это и делало их выводы убедительными.

И такой же убедительности мы от себя требовать должны, а от других – имеем право. И дело касается не только разбора картин. В любом споре о медицине, эзотерике или политике мы обязаны, рискуя даже показаться занудами, вытягивать из оппонента все то же: факты, аргументы, доказательства.

Кто не может их предъявить – тот пустышка. А с пустышкой спорить – только время тратить. И уж тем более самому в такой роли выступать не хочется.

Вот, собственно, о чем вас хотел предупредить на примере исследований знаменитой картины. Надеюсь, было полезно.