Итак, откуда же появилась эта Богородица-русалка?
Начать нужно с того, что русалки (точнее, сирены: так их называли древние греки) в средневековом искусстве встречаются часто. Перекочевали они туда, разумеется, из античности, вместе с фавнами, кентаврами и прочей нечистью. В средние века художники перетолковали эти образы, и все чудовища из греческих мифов стали восприниматься как олицетворения разнообразных грехов и пороков. Сирена обычно воплощала собой похоть. Ведь вы помните, что в «Одиссее» морские девы влекут моряков своим чарующим пением, заманчивая корабль на мель? Также и красота влечет христианина на отмель греха, где душа и потерпит ужасное крушение. Изображение сирены в средневековом искусстве встречается часто:
Еще один любимый сюжет, в который любили включать русалку — святой Христофор, переносящий маленького Христа через реку. На картине Лукаса Кранаха в воде у ног святого великана нет-нет да и появится чарующе морская дева:
Видимо, она пытается отвлечь святого от богоугодного дела, но ничего у нее не выходит.
Но все это, конечно, не объясняет появление такого странного образа, как Богородица с рыбьим хвостом. А дело все в том, что образ этот, пришедший в живопись из литературы. Причем литературы вполне современной. В 1949 году греческий писатель Стратис Миривилис издал роман Η Παναγιά η Γοργόνα , в переводе – «Богородица-русалка».
Речь в книге идет о жизни маленькой рыбацкой деревушки на острове Лесбос. В этом-то тексте и возникает своеобразный образ, якобы находящийся в одной из церквей острова. Но на самом деле Богородица-русалка — плод фантазии автора. Это тот самый случай, когда художественная выдумка превращается в настоящий миф. Сейчас фрески и сувениры с этой самой Богородицей-русалкой с легкостью можно купить и на Лесбосе, и на некоторых других греческих островах. Туристы любят образ за необычность и загадочность, а местные жители с удовольствием эту любовь эксплуатируют.
А как пришел писателю в голову этот образ? Точного ответа нет. Некоторые считают, что повлияла на него сама атмосфера места: современная православная Греция, сохранившая память о великом античном прошлом, в сознании автора выкристаллизовалась в такой вот символ: образ наполовину христианский, наполовину языческий.
Но есть и более конкретное объяснение.
Дело в том, что во многих православных церквях, в том числе и греческих, в композицию страшного суда (о которой, кстати, я писал в одной из недавних статей) обязательно включали иллюстрацию фразы из апокалипсиса: «Земля и море отдали своих мертвецов». Обычно это изображали так: земные звери и морские обитатели дружно выплевывают когда-то проглоченных ими людей. А в середине обязательно присутствует олицетворение земли или моря, выполненное по абсолютно античным канонам: римляне тоже обычно стихии изображали в виде человеческих фигур. Вот, например, отдает своих мертвецов земля:
А вот – море:
Здесь фигура моря абсолютно античная: полуобнаженная женщина на чудесной морской колеснице, в короне из крабовых клешней, с жезлом в руке. Но со временем и этот образ эволюционировал: показывать античную полуобнаженную фигуру в церквях, видимо, стало считаться неприличным. И на более поздних фресках фигура моря оказывается одетой, иногда на голове у нее появляется корона, и в принципе эту фигуру вполне можно принять за богородицу, сидящую на рыбе. В церквях Лесбоса такие фрески есть. И вполне возможно, что писатель одну из них увидел и не понял, что именно изображено: решил, что перед ним — Богоматерь, оседлавшая рыбину. Ну а отсюда и до Богоматери-русалки — один шаг.
В любом случае, в происхождении образа девы-русалки мы разобрались. Кстати, помогла мне в этом разобраться недавно вышедшая замечательная книга Сергея Зотова «Иконографический беспредел». Если вам нравятся разного рода курьезы иконографии, настоятельно вам эту книжку рекомендую)