Долгое время считалось, что Веласкес изобразил работниц королевской шпалерной мануфактуры.
Соответственно писали о картине искусствоведы: «Художник, смело порвав с живописными условностями, отказывается изображать эфемерный мир легенд и героев. Смело поворачивается он лицом к миру простого народа, к трудовой жизни прях, полной забот, но не способной убить в них бодрости и веселого озорства».
(Замечу в скобках: из меня бы вышел отличный ценитель прекрасного на жалованьи. По крайней мере, их стиль я имитирую влет).
Как можно было не заметить деталь, которая с концепцией стояния лицом к народу упорно не согласуется, — я не знаю. И тем не менее, до 1947 года ее упорно игнорировали. Неужели никто к картине не присматривался? Неужели никого не смутила дама в коринфском шлеме не заднем плане?
Вот же она:
Стоит себе, вся такая древнегреческая с виду, и разглядывает шпалеру, будто так и надо. Казалось бы: откуда в Испании 17-го века взяться такому наряду? Но до появления статьи Диего Андуло этим вопросом никто не задавался.
А он мало того, что задался, но тут же сам и ответил. Его вывод: картина изображает пусть и осовремененный, но все же миф. О его героине – Арахне – мы недавно в группе говорили. Напомню: искусная ткачиха вызывает на состязание богиню Афину, покровительницу ремесел; естественно, проигрывает; и естественно, за дерзость наказывается превращением в паука.
Уловили юмор, да? Ткачиха в новом облике обречена прясть вечно.
Если вы скажете, что картина на мифическую сценку не похожа, то Андуло вам ответит: во-первых, такая смена декораций – в искусстве явление частое; во-вторых, кроме Афины в таком шлеме никого не изображают; а в-третьих, приглядитесь к шпалере, которую богиня разглядывает.
«А что со шпалерой?» — спросите вы.
А то со шпалерой, что это – корпия картины Тициана, что в это время находилась в коллекции испанского короля. Сравните: вот шпалера у Веласкеса:
В правом нижнем углу – два пятна, белое и красное. А сверху, слева, на них пикируют существа с прозрачными крылышками.
А вот картина Тициана:
Сходство очевидное, и сюжет узнаваем: Зевс в виде быка похищает Европу. А надо вам сказать, что именно этот сюжет выткала Арахна. Все подробности известны благодаря поэме Овидия «Метаморфозы». Из нее следует, что Арахна, говоря откровенно, дама была «с короной», да еще и язвительная. Так что Афину она мало того, что на состязание вызвала, так еще и сюжеты для собственного изделия выбрала с намеком: истории про похищения смертных женщин богами.
Зевс с Посейдоном – они ведь в женской психологии тонко понимали. Хочешь произвести неизгладимое первое впечатление? Приходи на свидание в виде быка, или дельфина, или змея, на худой конец. И ведь работало! У гречанок, справедливости ради, тоже были странные вкусы: как увидят зверушку, так сразу ее оседлать пытаются. Тут-то обычно хитрые боги своих возлюбленных и тащили в укромный грот, а там уж…
Вот у Арахны шпилька такая по поводу морального облика олимпийцев и получилась.
И историю Зевса и Европы в числе сюжетов Овидий называет. Все сходится.
Но вот дальше начинается самое интересное. «А мог ли, — задается Диего Андуло вопросом, — Веласкес заложить в картину некое моральное назидание?»
Казалось бы, что за вопрос? Ясно, какой урок мог отсюда извлечь современник художника: корень всех грехов – гордыня! Ведь именно она толкнула к восстанию падших ангелов; именно она была причиной ослушания первых людей. «Гордыня есть мать всех пороков» — любимая тема средневековых моралистов. И про Арахну они вполне могли бы сказать, что пусть древние истинного Бога и не знали, но о вреде гордыни интуитивно догадывались, и в мифе эту мысль отразили.
И Веласкес, кажется, в картине тоже эту линию проводит! Его пряхи ведь чудесным состязанием в задней комнате не интересуются. И их деловитые позы, и согнутые спины, и прикованные к работе глаза, и само построение картины с резким делением на передний и задний планы, — все говорит от их лица: «Мы люди маленькие; что поручено, делаем старательно, а что не поручено, нас не касается. А уж с богами спорить нам точно не по уму.»
Но вот в чем вопрос: действительно ли история Арахны учит смирению?
А давайте заглянем в Овидия – и прочитаем его не наискосок!
Вот как он описывает конец состязания:
И ни Паллада сама не могла опорочить, ни зависть
Дела ее. Но успех оскорбил белокурую Деву:
Изорвала она ткань — обличенье пороков небесных!
Бывшим в руках у нее челноком из киторского бука
Трижды, четырежды в лоб поразила Арахну.
Вот, кстати, как это изобразил француз René-Antoine Houasse (тоже, кстати, осовременив: катушки ниток в корзинке на полу – ну совсем не древнегреческие):
То есть Арахна не проигрывает, а выигрывает состязание! И наказывает ее Афина не за победу, и не за вызов даже, а за, выражаясь современным языком, порочащие высказывания: истории богов-обманщиков и похитителей задели за живое, потому что правда.
Что же выходит? Афина – мстительна и жестока, богам правда глаза колет, а самонадеянная Арахна оказывается не такой уж самонадеянной: ведь мастерство ее действительно не подвело. Единственной ее ошибкой было ожидать от богов справедливого судейства.
И вот из таким образом рассказанного мифа можно извлечь совсем другие уроки.
Например: не ввязывайся в состязание, где твой противник одновременно является и судьей.
Или: правду говори с безопасного расстояния.
Какой вывод я предложу детям, когда буду записывать детскую лекцию про Афину и Арахну?
А никакого) Потому как записывая уже не первый детский цикл, я понимаю: они не переносят дидактики. Вот вам же не нравится, когда вас жизни учат? Представьте себе, и детям не нравится.
Поэтому когда им выводы торжественно выносят и с серьезным лицом излагают, они сразу внутри выставляют блок. Может, ребенок и покивает, но только чтобы отстали побыстрее.
А вот если показать несколько возможных вариантов и предложить самому задуматься… есть шанс, что действительно задумается.
А нам того и надо)