Итак, первое правило, без которого вам ни с одним барочным художником общего языка не найти, мы сформулируем так: барокко – стиль всеядный.
Об этой особенности мы уже говорили недавно, когда разбирали картину Ван Дейка из Эрмитажа.
В «Мадонне с куропатками» обнаружились и отголоски средневековых легенд, и ссылки на древнеегипетскую книгу о смысле иероглифов, и размышления европейцев о недавно открытых заморских землях. Все это барочная культура впитала, осмыслила и сделала частью своего символического языка.
Только отсылок к античной мифологии мы в тот раз в картине не нашли. Ничего, сегодня наверстаем! Ведь в силу все той же всеядности барочные художники, не задумываясь ни на секунду, смешивали абсолютно языческие сюжеты – с библейскими. И не боялись ввести публику в соблазн: должен же образованный человек понимать, что всех этих Гераклов и Ахиллов, Зевсов и Прометеев толковать нужно аллегорически! В культуре того времени античный герой мог быть воплощением христианских добродетелей, и никого это не смущало: ведь подготовленный зритель различал двойные, а то и тройные смыслы любой картины.
Современный зритель зачастую подготовкой не блещет; но вы присоединитесь к понимающему меньшинству, если статью дочитаете до конца)
А тренироваться мы будем, разбирая плафон «Торжество божественного Провидения», что в Риме, в главном зале Палаццо Барберини. У любителей искусства пульс учащается от одного списка людей, причастных к его строительству: Бернини, Борромини, Кортона… Ясно, что нас ждет нечто великолепное!
И предчувствие не обманывает! Впечатления от гигантского плафона (сиречь расписного потолка), созданного художником-магом Пьетро да Кортона, умевшем любую плоскую поверхность превратить в портал прямого сообщения с Небесами, словами не описать:
Зато можно описать его иконографическую программу.
В центре – то самое Провидение, в виде женской фигуры с сияющим ликом:
Место она занимает почетное, но не центральное. В конце концов, плату Кортона получал не от Провидения, а от хозяев дворца. А хозяин дворца, Маффео Барберини, как раз удачно избрался Парой Римским под именем Урбана VIII. Поэтому в центр плафона Кортона помещает герб семьи Барберини (три золотых пчелы), совмещенный с гербом Ватикана (скрещенные ключи от рая и папская тиара).
И соотношение размеров дает ясно понять: главная заслуга божественного Провидения – в том, что оно правильного человека определило на правильную должность.
Это отдает гордыней, но хотя бы не богохульством! Впрочем, не спешите радоваться: в четырех сценах, расположенных по бокам плафона, примеров последнего мы тоже найдем предостаточно.
Ведь и правда, как еще назвать смешение христианской теологии с побасенками языческих поэтов? Смотрите: прямо напротив Божественного Провидения орудует палицей Геракл:
Причем разгоняет он крылатых сфинксов: у создания – львиное тело, орлиные крылья и женская голова.
Что уже странно: мы помним, что со сфинксом сладил не Геракл, а Эдип, и не с помощью грубой силы, а острым своим умом. Но еще страннее – сам выбор сцены. Как Провидение связано с греческими чудовищами?
А так, как я объяснил в начале статьи: их нужно понимать аллегорически. Сфинкс, сочетающий в себе органы разных зверей самым неподходящим образом, есть воплощение беспорядка; это – природная ошибка, результат нарушенного хода вещей. И Геракл – воплощение силы и мужества – этот беспорядок беспощадно выправляет; дубина для этого – самый подходящий инструмент.
И тут же на смену хаосу приходят Процветание и Благоустройство! Вот они:
Процветание изображено с еще одним мифологическим атрибутом – рогом изобилия, который когда-то принадлежал козе Амалфее, вскормившей Зевса. Теперь же он без остановки производит всякое хорошее: фрукты и колосья пшеницы. Но Процветание невозможно без порядка в государстве; поэтому-то ее спутница и держит фасции в руках! И это – уже не мифологический, а вполне реальный предмет.
Фасции вам встречаются постоянно, в любом музее. Взгляните, например, как украшены залы дворца в Павловске:
Да нет, не моим присутствием украшены (хоть я и польщен, что это было вашей первой мыслью))) Видите, справа? Светильник выполнен в виде пучка розог, плотно связанного, с воткнутым в середину топориком. В древнем Риме такие связки носились специальными слугами (их называли «ликторами») за выборными должностными лицами. Розги и топоры — напоминание о полномочиях чиновника налагать наказания. Их можно было демонстрировать, а можно было и в дело пускать, при необходимости.
Со временем слово «фасции» обзавелось нехорошей ассоциацией: ведь от этого термина слово «фашизм» произошло. Тесную связь членов партии Муссолини уподоблял накрепко связанным прутьям…
Однако во времена Бернини фасции были символом вполне позитивным, и указывали на правильный государственный порядок.
Теперь нам становится ясно послание, адресованное зрителям да Кортона: под руководством папы Урбана VIII и по милости Божественного Провидения в Риме будет установлен строгий порядок, все злоупотребления будут изгнаны, а для жителей города начнется эпоха изобилия. И тут, думаю, уместно будет упомянуть, что в рамках мероприятий по обеспечению порядка и всеобщего счастья папа Урбан быстро и до дна истощил казну Ватикана, увеличил папский долг в два раза и довел дело до того, что кардиналы организовали заговор с целью его сместить (правда, неудавшийся). Так что перед нами – редкий пример политика, у которого обещания разошлись с делами…
Но не будем ставить это в упрек художнику; лучше продолжим изучать его блестящее творение. Взгляните на эту сцену:
Здесь – иллюстрация греческого мифа о гигантах, осмелившихся восстать против богов-олимпийев и низвергнутых за это в недра земли. Тут у да Кортона был великий предшественник: Джулио Романо на сто лет раньше целую огромную залу посвятил этому сюжету:
Однако если произведение Романо – чисто фантастическое, то у Кортона оно становится назидательным. Ведь у истории гордых гигантов есть очевидная христианская параллель: мятежные ангелы, которых амбиции тоже не довели до добра. Картины на два сюжета даже композиционно всегда похожи. Вот, например, вариант француза Ле Бруна:
И пусть у Кортона гигантов поражает не Архангел Михаил, а Минерва:
моральный урок истории остается тем же: гордыня – мать всех пороков, и восстающие против божественного Провидения (а также против папы Урбана, к которому оно явно благоволит) будут жестоко наказаны.
И раз уж мы заговорили о гордыне… не будет ли проявлением этого порока мое намерение рассказать обо всех аллегориях, задуманных да Кортона? Не слишком ли это самонадеянно – требовать от вас столько времени и внимания?
Пожалуй, что слишком. Поэтому на этом я статью завершу. Главную мысль, я надеюсь, мне удалось донести: барочные художники любили перетолковывать античные мифы, наделяя их новым смыслом. Нужно об этом помнить, если хотите говорить с ними на одном языке.
На этом – все. Хотя хотелось бы, конечно, рассказать и кузнице, один из сотрудников которой – одноглаз (то ли в результате производственной травмы, то ли по другой какой причине):
И о смысле ролевых игр с участием скованного силача и легкомысленно одетой дамы:
И наконец, о той самой вышедшей из-под контроля пирушке, участники которой уже дошли до в буквальном смысле скотоподобного состояния (обратите внимание на ноги!):
Но нет, нельзя требовать от вас столько усилий зараз. Да и для лекции про Кортона (которая будет в будущем курсе о барочной живописи, разумеется) надо что-то оставить.
P.S.: ну хорошо, для самых упорных заучек дам домашнее задание. Рассмотрите еще одну сцену. Вот некая дама отдает подруге ключ:
А подруга этим ключом собирается запереть дверь некоего здания:
А перед зданием – уже знакомый нам мускулистый бородач, скованный, лежит на куче холодного оружия:
Ну как, сможете самостоятельно истолковать сцену? Если версии есть – делитесь в комментариях.