Давайте сперва быстренько вспомним, к чему мы пришли в прошлый раз.
Мы задумчиво посмотрели на «Юношу с лютней» из Эрмитажа. Или все-таки на «Девушку с лютней»? Выяснилось, что путаница существует давно: уже современник Караваджо и его первый биограф Беллори считал, что на картине – женщина.
Более того, есть ощущение, что Караваджо намеренно путает зрителей: в глубоком вырезе рубашки он показывает явно мужскую грудь, а вот лицо изображенного делает женственным…
Далее, мы нашли в картине символы мужского и женского начал: крепкие плоды – и нежные цветы, мужественный смычок – и округлая, плавная в своих изгибах лютня.
Наконец, мы обратили внимание на идею «совмещения несовместимого»: плоды и цветы в реальности сосуществовать не могут, а в пространстве картины оказываются на одном столе.
«Ну а выводы-то! Выводы подавайте наконец!» — ерзаете вы в нетерпении.
Ладно, карты на стол.
Я считаю, что перед нами – гермафродит! Он же – андрогин.
А теперь – верните на место закатанные глаза, приспустите скептически вздернутые брови. Да, я знаю, что версия смелая. Но выслушайте мои аргументы.
Я уже писал, что Караваджо часто вплетал в свои картины изощренные намеки на античную литературу и мифологию (в будущем цикле лекций о живописи барокко этому будет посвящен отдельный рассказ). Более того, живя в доме кардинала дель Монте, Караваджо имел возможность общаться с весьма умными людьми. А умные итальянцы того времени чуть не поголовно были неоплатониками. Об этой философской школе я тоже писал не раз; намеки на ее доктрину можно найти в картинах Боттичелли и Микеланджело.
Все это как бы намекает на знакомство Караваджо с самим Платоном (хотя бы в пересказе).
А конкретнее – с его диалогом «Пир».
А еще конкретнее – с легендой об андрогине.
Надо вам сказать, что изображение андрогина, сиречь гермафродита, в античном искусстве встречается часто. Самый распространенный тип – как раз скульптура из Лувра: андрогин лежит на животе, так что с одной стороны хорошо видна женская грудь, а с другой – пенис.
Есть такая скульптура и в Эрмитаже: если интересно, ищите ее в зале 108 на первом этаже. Но учтите: чтобы увидеть неуместную пипку, нужно изо всех сил втянуть живот и протиснуться между статуей и стеной. Так ее расположили, видимо, чтобы не смущать посетителей. И правильно сделали, я считаю. Вообще похабники были енти еллины. Правильно их варвары всех завоевали…
В любом случае, андрогины в античном искусстве встречаются. Однако ближе всего к тому, что описано у Платона, вот это изображение на чернофигурной вазе…
Заинтригованы?
Давайте кратко: у Платона один из сотрапезников, а именно Аристофан, рассказывает миф собственного сочинения. Когда-то все люди состояли из двух половин, мужской и женской. У них было по восемь конечностей и по два лица, направленных в разные стороны; передвигаться они могли, катясь по земле, как шар. И конечно, могущество этих созданий было велико. Настолько велико, что сам Зевс на Олимпе занервничал…
… и приказал Аполлону разрезать их пополам! Так и возникли современные два пола. Однако последствия этой операции были ужасными:
И вот, когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь.
К чести Зевса, он быстро понял, какой это садизм – запрещать людям их естественные влечения. Склеить разделенных обратно царь богов не решился, но все же послабление человекам сделал:
«Тут Зевс, пожалев их, придумывает другое устройство: он переставляет вперёд срамные их части, которые до того были у них обращены в ту же сторону, что прежде лицо […] установив тем самым оплодотворение женщин мужчинами, для того чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род,»
Если вам кажется, что описание Платона – это что-то среднее между «Эммануэлью» и «Франкештейном», то вы ошибаетесь. Миф этот нужен, чтобы подвести читателя к идее возвышенной платонической любви! Вчитайтесь в следующие строки:
«Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу.
Итак, каждый из нас — половинка человека, рассечённого на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину.»
Понимаете теперь, откуда пошло выражение «найти свою вторую половинку»? И ищем мы ее до старости, ищем настойчиво, словно наша жизнь от этого зависит, потому что в некотором смысле это так и есть! Всем нам нанесена была рана; любовь – исцеление; поиск любви – это поиск изначальной целостности.
И еще одна цитата (обещаю, это последняя!):
«И люди, которые проводят вместе всю жизнь, не могут даже сказать, чего они, собственно хотят друг от друга. Ведь нельзя же утверждать, что только ради удовлетворения похоти столь ревностно стремятся они быть вместе.»
Как видите, Платон думал о людях хорошо. Намного лучше, чем я. Для него любовь – это не только желание потереться друг о друга, не взаимное почесывание срамных мест. Любовь – это порыв друг к другу разлученных половинок души.
Теперь вам ясно, почему в «Лютнисте» Караваджо я хочу видеть андрогина? Нет, не чудовище с восемью конечностями (в которое и сам Платон не верил, разумеется; в «Пире», когда Аристофан заканчивает свой рассказ, Сократ советует ему пойти проспаться). И не андрогина как символ философского камня (такие изображения андрогина часто встречаются в алхимических трактатах):
Я имею в виду андрогина как воплощение прекрасной мечты: душа, обретшая через любовь изначальное единство.
Взгляните на картину еще раз:
Перед нами – не мужчина и не женщина, но – то и другое одновременно. Его (ее?) взгляд рассеян, а рука замерла, потому что ни взглядов, ни аккордов никому посылать уже не нужно. Андрогин, обретя единство, как бы вглядывается и вслушивается сам в себя; ведь объект его любви – он сам.
И теперь понятно название мадригала в нотной тетради. «Вы знаете, что я люблю вас» — это про любовь изначальную, заложенную в человеческой природе. Конечно, любишь; конечно, знаю.
И разобранная символика в сюжет идеально укладывается, особенно весенние цветы и осенние фрукты: их единство, недостижимое в реальности, намекает на единство противоположностей, достигнутых в совершенном существе – андрогине.
Заумно и натянуто, скажете вы? Не спорю; но философия – дело тонкое. А итальянские неоплатоники мыслили примерно в таком стиле. Напомню, что самый известный из них, Марсилио Фичино, составил комментарий к «Пиру» Платона (именно так Караваджо, не читавший, конечно, Платона в оригинале, мог познакомиться с его идеями). А другой видный неоплатоник, Кристофоро Ландино, откомментировал в духе этой философии «Божественную комедию» Данте. Которая заканчивается словами:
Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила.
Чувство любви неоплатоники считали вполне божественным. «The love machine makes the world turn around» — под этими словами из хорошей песни любой из них мог бы подписаться. А почему любовь обладает над людьми такой властью? А потому что – миф об андрогине, который аллегорически толкует Марсилио Фичино, которого не мог не читать Караваджо…
Как видите, красиво все сходится. Красиво же?
Ну и напоследок – блиц опрос:
Вы знали миф об андрогине? Если нет, то рады, что узнали?