Загадка «Оставленной»

Красивое название картины Боттичелли – Derelitta – на самом деле есть результат бессилия историков.

 

 

В картине этой и правда нет ни одной детали, за которую можно было бы зацепиться в поисках объяснения. Да, есть стены и ворота, но они скорее издеваются, чем помогают. Боттичелли как бы специально сделал архитектурное окружение плачущей девушки максимально безликим и условным. Это стена с воротами может принадлежать любому из сотни средневековых замков. А пустота, обволакивающая единственную фигуру, невольно заставляет вспомнить про картины современных художников-сюрреалистов, например, де Кирико, с его пугающе-пустынными улицами ненастоящих городов:

 

 

И вот тут-то и возникает соблазн приписать Боттичелли стиль мышления, понятный нам, но совершенно чуждый его эпохе! Мы могли бы сказать: «Картина эта – образ всех покинутых девушек одновременно; Боттичелли написал тысячи разбитых сердец сразу, но ни одного конкретного. Каждый может «вчитать» сюда свою историю. Тем картина и хороша: она открыта для истолкования, поэтому любого зрителя затронет» — и сказали бы глупость!

Да, в 19-м веке художники открыли для себя все возможности «открытой картины». Такое полотно говорит со зрителем намеками, давая возможность как можно больше додумать самому. Результат – каждый и правда видит в картине что-то свое, а значит — переходя на язык современных маркетологов — возрастает релевантность, расширяется целевая аудитория, усиливается эмоциональная вовлеченность.

Классический пример – «После ошибки» француза Жана Беро. Вроде бы полный аналог картины, Боттичелли, правда? Какую ошибку совершила девушка, мы в принципе догадываемся; но все простор для фантазии оставлен большой. А значит, и та, что опрометчиво поспешила сказать «да», и та, что упустила свое счастье, сказав «нет», себя здесь узнают.

 

 

Или – другой классический пример: «Полуночники» американца Эдварда Хоппера. Кто из нас не бродил хоть раз по ночному городу наедине с невеселыми мыслями? И каждый зритель уверенно припишет трем припозднившимся посетителям ночного кафе собственные тревоги: один — о просроченном кредите, другой — о положительном анализе…

 

 

Наконец, мой любимец Эндрю Уайет. У него вы найдете и вовсе изображения «никого и нигде». Он намеренно разворачивает своих героев к нам спиной; поле у него – не столько пейзаж, сколько однородный, нейтральный фон. Это – картина-заготовка, как заготовка для куклы; каждый может ее раскрасить своими воспоминаниями и предчувствиями.

 

 

А теперь – внимание, вопрос! Можем мы такой творческий принцип приписать Боттичелли?

Нет, нет и еще раз нет! Это совершенно не согласуется с духом той эпохи. До изобретения «открытой» картины, картины-намека, в то время было далеко. Художник эпохи Возрождения никогда не предполагал, что зритель будет «вчитывать» что-то свое в картины; нет, зритель должен был читать то, что в картину целенаправленно было вложено. Среди современников Боттичелли мы не найдем ни одного, кто создавал бы картины наподобии Уайта или Хоппера. Они всегда пишут либо понятную образованному зрителю аллегорию, либо конкретный сюжет – из Библии, или из греческого мифа, или из римской истории.

Значит, надо поискать подходящий сюжет. Но как его найти, если в картине нет ни одной путеводной детали?

Ответ – прост. Дело в том, что картина эта – не совсем картина. Она написана на дереве и представляла собой, видимо, стенку сундука (расписные сундуки – cassone – часто дарили на свадьбу).

А где тогда остальные части сундука?

В разных музеях! Так бывает часто: судьба разбросала их по всей Европе. Но сейчас все части найдены; стилистическое сходство не оставляет сомнения, что созданы они одной рукой. А собрав их вместе, сразу и сюжет узнаешь: перед нами – история Мардохея, Эсфири и Амана.

Предоставим слово Википедии:

Мардохей, пленный иудей из колена Вениаминова, сын Иаира, живший в Сузах при дворе Артаксеркса, воспитатель своей кузины Есфири (Гадассы), ставшей впоследствии царицей Персии. Мардохей впал в немилость Амана, главного царского вельможи, человека весьма честолюбивого и гордого. Чтобы отмстить презренному иудею, Аман составил план поголовного истребления всех иудеев в царстве. Преступный замысел однако не осуществился благодаря ходатайству царицы Есфири перед царём Артаксерксом (Ахашверош; Агасфер); сам Аман погиб на виселице, а Мардохей занял его высокое место при дворе.

А теперь смотрим на панели из разных музеев.

Вот Эсфирь входит во дворец:

 

 

Вот триумфально въезжает Мардохей, чтобы занять место опального Амана:

 

 

А кто же сидит на лестнице?

Это – главная неожиданность: сидит и плачет… тоже Мардохей! В точности так, как описано в Библии:

Когда Мардохей узнал все, что делалось, разодрал одежды свои и возложил на себя вретище и пепел, и вышел на средину города и взывал с воплем великим и горьким: [истребляется народ ни в чем не повинный!]

И дошел до царских ворот [и остановился,] так как нельзя было входить в царские ворота во вретище [и с пеплом].

Все совпадает: разодранные одежды – на земле, рыдающий Мардохей – перед воротами, не смеет войти.

«Но позвольте! – воскликните вы, — какой же это Мардохей? Это же очевидная девушка!»

Ой ли?

Во-первых, давайте учтем особенности манеры Боттичелли: все его фигуры – тонкие, гибкие, воздушные. В результате мужчину с женщиной у него вполне можно спутать. Вот это, например, мужчина – или женщина?

 

 

Во-вторых, однозначных указаний на пол в «Оставленной» нет: грудь не видна. Видны только длинные черные локоны, закрывающие лицо…

Или не локоны? Присмотритесь: волосы, падающие на плечи, и волосы, которые выглядывают из-под руки – явно разные! Первые – волнистые и мягкие; вторые – жесткие, собранные в плотный пучок… Да это же борода!

 

 

Такой вот неожиданный – но вполне убедительный, на мой взгляд – вывод.

А теперь у меня к вам вопрос: рады ли вы, что дочитали статью до конца? Ведь мы, с одной стороны, установили истину, но с другой – разрушили красивую легенду. Согласитесь, теперь вы уже не сможете «развидеть» здесь Мардохея. Образ несчастной Derelitta, такой размытый и романтичный, такой притягательный и будоражащий, оказался разбит.

Не жаль ли вам его? И что для вас дороже – азарт научного исследования (к каким бы результатам они ни привело), или близкий и милый образ (что бы он там ни изображал на самом деле)?