Ну вот, название «волшебной» картины я выдал прямо в заголовке. «Вакх» Рубенса.
Почему-то не могут даже адекватные на вид посетители удержаться от некорректных комментариев в адрес его фигуры. И ладно бы просто некорректных! Так ведь еще и несмешных, и глупых. Мне больше всего запомнилась «шутка» одного дяденьки: «А вот и портрет Екатерины Второй!» Услышав, я завис секунд на тридцать. В итоге догадался, что имелась ввиду его женоподобная – из-за складок жира на груди – фигура.
Мда… Мог ли Рубенс предполагать, что пройдет пятьсот лет – и его картина станет всеобщим посмешищем? Вряд ли. Он же писал ее для знатоков, способных расшифровать все хитро рассеянные по ней отсылки к греческим мифам (их здесь немало, но об этом я уже рассказывал в другом месте). С другой стороны, будучи и сам тонким ценителем, Рубенс не мог не знать, как те же древние греки изображали Диониса (или Вакха, если вам ближе латинский вариант).
А изображали – молоденьким, стройным и подтянутым. Вот так примерно:
Как же вышло, что к эпохе Рубенса Вакха так «разнесло»?
Честно признаюсь: наука пока не в курсе дел. Версии есть разные. Самая убедительная версия объясняет эту метаморфозу сменой угла зрения. Ведь в Средние века античные персонажи из культуры не исчезли; просто многие сменили знак с «плюса» на «минус». Богиня любви Афродита стала демоницей, толкающей на разврат. Любовь, которую греки обожествляли, на фреске Джотто предстает чудищем с когтистыми лапами и завязанными – символ духовной слепоты! – глазами:
Так и Вакх из бога веселья стал воплощением обжорства (которое, на секундочку, входит в список смертных грехов!). Отсюда и карикатурная внешность.
Версия убедительная, хоть и не единственная. Нам сейчас важно другое: толстый Вакх для Рубенса был удобен. Потому что толстый Вакх идеально сочетается с сутью барочного стиля, одним из создателей которого, собственно говоря, Рубенс и считается.
Что у каждого стиля есть собственно главная идея, собственная внутренняя логика — это давно подмечено. Более того, не обязательно быть утонченным ценителям, чтобы эту идею рассмотреть. О том, что главное в готике — страстное стремление вверх, пишут, кажется, даже в школьных учебниках за 5 класс. Но вот что действительно отличает разбирающегося в искусстве ценителя, так это умение подмечать этот дух в каждой детали, в каждой мелочи; это понимание внутренней логики стиля, направляющей руку мастера.
Вот, например, возьмем стиль барокко. В чем его направляющая идея? Бесконечная подвижность, изменчивость и дробность форм. И глядя на фасад любого дворца эпохи Елизаветы Петровны (сейчас все школьные экскурсии должны вставать у вас перед глазами…), мы тут же говорим: фасад, растворенный в невесомой лепнине, изрезанный легкими колоннами, как бы рассыпавшийся на сотни мельтешащих деталей – это явно барочный фасад!
Хорошо! А теперь давайте посмотрим, как этот принцип проявляется не в масштабах гигантского дворца, а на небольшом листе бумаги. Вот – рисунок знаменитой античной скульптуры «Лаокоон и сыновья», выполненный Рубенсом:
А вот – оригинал:
Саму эту группу часто называют образцом «античного барокко». Действительно, тут вам и движение, и сложная композиция. А мышцы! Посмотрите, как они играют, льются, текут. Это водопад мышц, извержение мышц, налитые гроздья мышц!
Но Рубенсу этого мало. Ему, как герою «Служебного романа», усилить хочется.
А вот теперь смотрите внимательно, что он делает:
Первое: слегка меняет положение тела Лаокоона. У Рубенса он слегка сдвинут вглубь и повернут к нам сильнее боком. В итоге усиливается ощущение глубины, и вся композиция как бы начинает двигаться вдаль, улетать.
Второе: делает жесты более широкими, более выразительными. В оригинале рука Лаокоона заведена за голову, а рука старшего сына согнута в локте. У Рубенса обе руки вытянуты: у Лаокоона – в отчаянном усилии, у сына – в жесте мольбы. В результате – появляются новые диагонали, опять-таки направленные вглубь; ощущение стремительного полета делается еще сильнее.
Третье. Тут мы переходим совсем уж к мелочам. Но в них-то, сами знаете, суть и имеет обыкновение прятаться! Посмотрите на тело змеи. В оригинале – оно ровное и гладкое. А у Рубенса? У него оно пульсирует и дрожит; делается то толще, то тоньше; раздувается и опадает; покрывается комками, бугорками, впадинами и наростами.
Четвертое: взгляните, наконец, на лицо. Все что было прямым в оригинале, у Рубенса начинает кривиться; все цельное у Рубенса становится дробным. Например, надбровные дуги: у скульптуры они даны в виде прямых линий, а в рисунке идут волной.
Или рот: в скульптуре – овальная щель, а у Рубенса – сложный изгиб.
Чувствуете, как интересно получается? Дух стиля проявляет себя на всех уровнях: и в общей композиции, и в жестах каждого персонажа, и даже в том, как изображены черты лиц. Это – именно общая логика, задающая направление работе художника на каждом этапе. И «умный» глаз эту логику видит.
А теперь вернемся к «Вакху». Чем могли приглянуться Рубенсу его, прямо скажем, неантичные формы? Ну, хотя бы своей внутренней подвижностью. Ведь делая своего Вакха жертвой североевропейской пивной диеты, Рубенс получает законный предлог покрыть все его тело сеточкой мельчайших складочек, морщин, ямочек и бугорков. В итоге все фигура Вакха, который основательно утвердился на винной бочке, и явно в ближайшее время вставать никуда не намерен, все равно оказывается динамичной и живой! Вакх захвачен этаким броуновским движением, непрерывным и хаотичным. Его кожа – как рябь на воде в ветренный день.
Для сравнения: вот как пишет обнаженное тело живший на двести лет раньше ван Эйк. Чувствуете разницу?
И вот, после этого разбора (который, подозреваю, до конца осилили не все, так что если вы дочитали – имеете полное право похлопать себя по плечу) волшебные чары картины на нас больше не действуют! Точнее, одна магия сменилась другой. Мы уже не возвращаемся в пубертат, не превращаемся в глупо хихикающих школьников. Нам не видится больше сходства с Екатериной Второй (Боже, ну почему же именно с Екатериной?! До сих пор мучаюсь и понять не могу…)
Вместо этого мы внезапно прозреваем; мы видим, ЧТО хотел сделать мастер, и КАК он это сделал. И мы – восхищаемся.
А теперь у меня к вам, напоследок, два вопроса:
Вы уже чувствуете суть разных стилей, видите их внутреннюю логику?
Если нет, хотели бы научиться?