Вы знаете, я никогда не обращал на это внимание, а недавно обратил и поразился…
Поразился тому, как Суриков использует мелкие детали для передачи сложных идей и смыслов.
Взять, например, «Утро стрелецкой казни». Известно, что Сурикова с ранних лет преследовало одно впечатление, запавшее в душу: горящая свеча, бросающая красные рефлексы на белую рубашку.
Он сам об этом рассказывал. Естественно, свеча ассоциируется с похоронами, с покойником. Белая рубашка – туда же. А то, что всё это происходит днём, при свете солнца, делает всю сцену ещё более жуткой и мистической. Именно в «Утре стрелецкой казни» Суриков это своё впечатление и воплотил. Воплотил гениально!
Но мало того, что он всю живопись картины выстроил вокруг этого сочетания – красный огонёк на фоне белой рубашки. Он ещё и одушевил свои свечи, придал им характер.
Давайте присмотримся к его картине. Вот рыжий стрелец, в шапке набекрень, со свечой в руках.
Бородка у него всклокоченная, глаза — ненавидящие. Это человек сильной воли, непокорный. Он и на плахе будет оставаться бунтовщиком. Посмотрите, как горит свеча у него в руках: мощным, сильным огнём.
А рядом с ним черноволосый, с густой бородой, злобно глядящий из-под низко сведённых бровей. Взгляд его — волчий, яростный, но в то же время как бы затаившийся, идущий как бы из глубины.
Огонёк свечки, горящий одновременно и сильно, и как бы скрытно, как бы сжимающийся, чем-то напоминает этот взгляд глубоко посаженных глаз, идущий изнутри.
Третья свеча в руках у стрельца, сидящего к нам спиной в телеге.
Этот человек, видимо, впал в предсмертный ступор. Бывает такое состояние, когда чувство обречённости превращается в апатию: со всем смирился, ничего не хочется – ни руку поднять, ни голову повернуть – просто покорно ожидаешь неизбежного. И свеча в его руке горит ровным, спокойным огнём. Она тоже как будто бы со всем смирилась и всему покорилась.
Четвёртая – в руках у стоящего стрельца, на плечи которого накинут преображенский кафтан.
Здесь совсем другой характер. Он покорно склонил голову, прощается с народом. Может, просит у всех, по русскому обычаю, прощения перед смертью. Он физически ещё здесь, но духовно уже перешёл невидимую грань, отделяющую этот мир от мира иного. Он наполовину уже там. И свеча в его руке горит еле-еле. Ветер задувает её огонёк.
Ещё одну свечу забрал преображенец из рук стрельца в белом.
Точно так же, как ветер треплет белые локоны на голове стрельца, преображенец задувает свечку. Сейчас его возьмут и поведут на плаху. До конца его жизни всего лишь несколько минут. Она гаснет, заканчивается… заканчивается, покоряясь неумолимой силе, точно так же, как свеча покоряется силе человека, дующего на неё.
Ещё одна – на земле. Мы понимаем, как она там оказалась.
Она брошена тем стрельцом, которого под руки уводят двое преображенцев. Он следующий. И свечка его уже погасла, но фитиль ещё тлеет, ещё идёт от него дымок, но уже совсем слабый, затухающий. Точно так же и жизнь уводимого человека: он доживает последние секунды, от него почти уже ничего не осталось.
Наконец последняя свечка, погасшая безжизненно в руках у женщины, в отчаянии закрывающей лицо руками. Это конец.
Согласитесь, удивительно, как художнику удаётся использовать такую, казалось бы, обыденную деталь, как свеча, для того чтобы передать внутреннее состояние своих героев. Это что-то совсем оригинальное. Такого я больше нигде не видел. Обычно ведь мысли и эмоции выражаются взглядом, жестом, позой. А вот заставить свечу говорить о страхе или о надежде – для этого нужен настоящий гений. Не зря Суриков занял такое достойное место в ряду великих русских живописцев.