Итак, свобода воли. Ох…
Вопрос этот труден, с какой стороны ни посмотри. Одно в нем хорошо: актуальность проблемы обосновывать не нужно. Людям, даже далеким от философии, ее важность понятна интуитивно. Ведь если свободы воли нет, тогда это что ж получится? Никто ни за что не отвечает? И заслуги наши – тоже не наши? Выходит, преступников из тюрьмы выпустить, а у меня грамоту за двадцать лет безупречной службы отобрать? Нет, так не пойдет!
И хотя, конечно же, никакой свободы воли нет; и из этого, конечно же, не следует, что всех нужно выпустить из тюрем; но обеспокоенность людская мне понятна.
Ведь все наши представления о морали основаны на идее свободы: мы осуждаем плохие поступки и одобряем хорошие, потому что люди совершают их сами. А если свободы воли нет, то все наши представления о морали придется пересмотреть в корне.
Для верующих же людей вопрос важен вдвойне. Потому что от нашего понимания свободы зависит и понимание наших отношений с Богом. Кто Он для меня: друг — или хозяин? Он меня наставляет и поддерживает – или дергает за ниточки, как куклу? Могу ли я идти за Ним добровольно, или же мое дело – подчиняться?
Все это надо разъяснить. Но прежде, чем самому браться за дело, неплохо бы ознакомится с историей вопроса: вдруг люди поумнее нас с вами его уже решили?
Именно это я в будущем курсе о философии стоиков и сделаю. Каждая лекция курса у меня состоит из трех частей по полчаса, чтобы удобно было слушать. И вот лекция девятая будет посвящена вопросу о свободе. А поскольку одна из задач курса – показать стоицизм на фоне других учений и школ, я постоянно сравниваю взгляды стоиков со взглядами христианских мыслителей (кстати, они удивительно во многом совпадают). Так что одна из частей девятой лекции будет о том, как на вопрос о свободе смотрели выдающиеся христианские богословы.
И первым из них будет Блаженный Августин. Именно он в двух своих трактатах впервые поставил вопрос ребром, полемизируя с неким Пелагием. Этот его современник полагал, что человек способен, принимая правильные решения и совершая добрые дела, оправдаться перед Богом и достичь спасения самостоятельно.
Августин это учение решительно объявил ересью. Потому что учение Пелагия фактически упраздняет христианство; от Христа остается одно название, но суть веры меняется полностью. Ведь если наше спасение – в наших руках, значит, жертва Христа была не нужна; значит, вместо молитвенного обращения к Богу, который один есть надежда и упование, христианин может надеяться на самого себя.
Нет, Августина это не устраивало. И началась полемика. Полемика – и это нужно подчеркнуть – богословская. Это значит, что главными аргументами были правильно подобранные – и, что важнее, правильно истолкованные – цитаты из Библии.
А подходящих цитат там хватает. Вот самые известные:
Сердце царя — в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его. (Притчи 21:1)
Какой еще вывод можно отсюда сделать, кроме того, что Бог определяет решения человека?
А вот еще более известное место: приказывая Моисею идти к фараону и требовать свободы для евреев, Бог говорит:
Когда пойдешь и возвратишься в Египет, смотри, все чудеса, которые Я поручил тебе, сделай пред лицем фараона, а Я ожесточу сердце его, и он не отпустит народа. (Исход, 4:21)
Так все и происходит. Вот вы никогда не задумывались о странности поведения фараона? Моисей раз за разом доказывает ему свое могущество, насылая на египтян казни. Нашествие жаб, песьи муха, саранча… Против Египта применяют биологическое оружие! А фараон все упрямится. Кстати, это упрямство прекрасно изобразил художник Лоуренс Альма-Тадема:
Уже совершилась десятая казнь; умерли все первенцы в стране, включая и сына фараона. Но сам фараон, даже держа мертвое тельце на коленях, остается каким-то окаменевшим… необъяснимо непреклонным… словно какая-то необоримая внешняя сила овладела им…
Наконец, третье место, о котором мы склонны забывать. Касается оно Иуды. Казалось бы: главный злодей в истории человечества, предавший сына Божьего. У Данте Иуду в аду раз за разом пережевывает и проглатывает Сатана, причем в двух соседних пастях трехголового чудовища так же страдают еще два «образцовых предателя» — Брут и Кассий, убийцы Цезаря:
Но, как говорится, есть один нюанс. В евангелии от Луки сказано о мотивах Иуды:
Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, и он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им. (Лука, 22:3)
Этот момент и изображен на картине: Сатана входит в дверь слева, сейчас он овладеет Иудой – и подтолкнет его к страшному решению. В чем же тогда его вина?
И вот Августин решительно утверждает: никакой свободы выбора у человека нет. Ни творить добрые дела, ни даже обратиться к Богу человек самостоятельно не способен. Праведник праведен, потому что Бог даровал ему благодать; грешник грешен, потому что Бог его благодати лишил. Точка.
Хотя нет, погодите. Еще не точка. Потому что в этом месте у читателя – сбитого с толку, растерянного, возмущенного даже – неизбежно возникнет вопрос: почему же Бог одним дарует благодать, а другим – нет? И почему он наказывает грешников, если сам же сначала отказывается освободить их от власти греха?
Августин, надо отдать ему должное, отвечает на этот вопрос честно. В трактате «Об упреке и благодати» он пишет:
И если спросят здесь у меня, почему Бог не даровал пребывания тем, кому дал ту любовь, благодаря которой они живут по-христиански, то я отвечу, что не знаю. Ведь не надменно, а зная свою меру, я слушаю слова апостола: «О человек, кто ты, что возражаешь Богу?» (Рим 9:20) и: «»О,» высота «богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы» суды «Его и неисследимы пути Его!»» (Рим 11:33) Итак, если удостоил Он открыть нам суды свои – станем благодарить Его, а если решил сокрыть – не станем роптать против Его решения.
И аргумент этот на века станет последним прибежищем богословов. Божественная воля непознаваема, и сама попытка понять мотивы Бога – дерзость и гордыня. Если он спасает грешника, это – проявление его милосердия; если карает грешника, это — проявление его справедливости. Большего нам знать не дано; наше дело – верить, что все решения Бога – справедливы и благи, пусть эта справедливость и недоступна нашему пониманию, и покорно их принимать.
Если вам от этих рассуждений стало как-то некомфортно; если с вашими представлениями о справедливости это ну никак не согласуется; и если у вас возникло страстное желание ввязаться в интеллектуальную битву за идею свободы воли, и эту идею отстоять любой ценой – поздравляю: у вас много общего с великим гуманистом Эразмом Роттердамским.
Дело в том, что через тысячу лет после Августина дискуссия о свободе воли вышла на новый виток. Два выдающихся деятеля эпохи Реформации – Эразм Роттердамский и Мартин Лютер – обменялись книжками. Названия говорят сами за себя: Эразм написал «Диатрибу о свободе воли», Лютер – трактат «О рабстве воли».
Наблюдать за их противостоянием – чистое интеллектуальное наслаждение. Оба текст Библии знали чуть не наизусть; а уж об изощренном умении истолковывать этот текст я и не говорю.
Казалось бы, ну как мог Лютер отбиться от такого неопровержимого свидетельства в пользу свободы воли, как слова Бога, обращенные к Каину перед убийством Авеля:
почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?
если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. (Быт. 4:6-7)
Разве не следует отсюда, что Каин мог удержаться от греха? Очевидно, следует; иначе не сказал бы ему Бог господствовать над ним.
Однако Лютер этот аргумент отбивает с легкостью; более того, обращает его себе на пользу.
И вот каким образом:
Стоп. Алексей снова расписался. Бесчеловечно заставлять вас читать статью на пять страниц. Тем более что тема для нас – не совсем привычная: от искусства мы довольно далеко ушли (хотя я и старался интересные иллюстрации подобрать).
Давайте так: вы мне дайте знать, интересно ли вам, как спор о свободе развивался дальше. Можно – в ответном сообщении, но лучше всего – в комментариях к этому посту:
А я, как всегда, если увижу интерес – напишу продолжение.