Будни императорского Рима

Ну что, уже не терпится узнать, о какой картине шла речь?

Не спешите: давайте сначала пройдемся по галерее римских императоров. Это важно, и вот почему:

Мне однажды попалась мысль, увы, не помню, чья: человеческая культура – живопись, поэзия, философия – есть продукт трения о жизнь. Берет жизнь человека – и проводит им по поверхности бытия. Если поверхность гладкая, а человек – мягкий, то не будет ничего. А вот если твердым протащить по наждаку – полетят искры…

Это – прямо о философии стоиков, о которой, как вы знаете, я готовлю курс лекций. Невозможно ее понять, не поняв их ситуации. Что за повседневность шкурила и шлифовала их взгляды? И – чьими руками?

Иными словами, нужно взглянуть на людей, под властью которых стоикам выпало жить. Что ж, давайте взглянем.

Династия Юлиев-Клавдиев, первая императорская династия в истории Рима, состояла всего лишь из шести правителей: Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон.

Первых двух мы пропустим; все-таки их эпоха – это еще время гражданских войн. Перейдем сразу к тем временам, когда власть устаканилась, и ничто не отвлекало императоров от любимой забавы – игры с человеческими жизнями.

Наследник Августа по имени Тиберий миру запомнился в первую очередь как правитель, при котором учил и был распят Христос. Вот «Се человек» Тициана. Над головой Христа – бюст Тиберия, воплощение беспощадной власти:

 

 

Но современники смотрели на правителя не через призму двух тысячелетий. Их интересовало, что будет сейчас? Как будет мести новая рука?

И рука поначалу мела осторожно. Тиберий был способен даже вызывать симпатию, когда хотел. Смотрите, каким юным красавцем изобразил его Рубенс. Ну кто не захочет жить под властью такого мужчины?

 

 

Но шли годы, и Тиберий менялся. Две чувства полностью захватили его: подозрительность и похоть. И трудно сказать, кому приходилось хуже: тем, кто навлек на себя первое, или тем, кто пробудил в императоре второе?

Первых ссылали, бросали в тюрьму, морили голодом, душили в камерах.

Вторых похищали, чтобы использовать противоестественным образом. При этом благородное происхождение не спасало, скорее наоборот: Тиберий находил, что плоть сына сенатора приносит больше удовольствия, чем плоть сына рабыни.

Поначалу это происходило прямо в Риме. Но в какой-то момент Тиберий решил, что он уходит. Нет, не потому, что устал: сил у старого греховодника было, хоть отбавляй. Просто захотелось тишины. И император перенес свою резиденцию на остров Капри, откуда правил много лет. До римлян долетали слухи о чудовищных оргиях; одну из таких изобразил художник Семирадский:

 

 

Плешивый и уже седой Тиберий виден на заднем плане; полуголые дамы в шкурах и гирляндах изображают из себя вакханок – впавших в священное безумие спутниц Диониса. Но как вписываются сюда окровавленные трупы на переднем плане?

Прекрасно вписываются, если знать греческую мифологию. А Тиберий, на беду своих живых игрушек, образование получил неплохое, и знал, что часто вакханками овладевала жажда крови, и они голыми руками рвали на части всех, кто попадался. И если в молодости он об этом только читал у Еврипида, то в старости, дорвавшись до власти, мог мифы претворять в жизнь. И претворял.

Вообще, в творческой жилке Тиберию на откажешь. В изобретении удовольствий ему не было равных. В русском перевод биографии императора есть такой пассаж:

Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками, и с которыми он забавлялся в постели.

А к пассажу – такое примечание: «Перевод смягчен; в подлиннике: …ut natanti sibi inter femina versarentur ac luderent, lingua morsuque sensim adpetentes atque etiam quasi infantes firmiores, necdum tamen lacte depulsos, inguini ceu papillae admoveret.»

 Чтобы перевести оригинал, мне пришлось столько пыли отряхнуть со своей университетской латыни, что комната нуждается во влажной уборке. Но в итоге я справился. И вот мой перевод этого места…

… нет, все-таки не буду! Это слишком. Меня посадят, если я это напишу. Воздержимся.

Так же, как воздержимся от разговора о наследнике Тиберия – Гае Калигуле. О нем речь шла в видео, которое я вам отправлял два дна назад. Не перейти ли нам сразу вот к этому господину солидной наружности?

 

 

Пожалуй, так и сделаем. Тем более, что с этим императором все мы пусть поверхностно, но знакомы. Благодаря фильму «Большая перемена».

Помните? «Какой великий актер умирает!» — восклицает Нестор Петрович, пронзая себя воображаемым мечом.

Нерон и вправду считал себя великим актером. И на сцене выступал. Что для римлян было, мягко говоря, шоком. Для римского императора публично декламировать стихи – это все равно что для нашего главы государства приехать в Кремль на велосипеде и без охраны. Не принято, не по чину, не соответствует статусу. Народ не поймет.

Обиженный Нерон, как гласила молва, приказал поджечь Рим, чтобы зрелищем пожара вдохновиться на поэму о гибели Трои. На картине Карло Пилоти даже собственные телохранители бросают на него нелояльные взгляды: точно ли нам нужен правитель, который так обращается с собственным народом?

 

 

Поняв, что зашел слишком далеко, Нерон решил искать виноватых. А у тиранов виноватые всегда быстро находятся, замечали такую закономерность? Вот и Нерону под руку подвернулись христиане.

И это подводит нас к картине, обещанной в самом начале:

 

 

Генрих Семирадский всегда тщательно изучал исторические источники. Вот и в этой картине он опирается на рассказ Тацита о христианах, обвиненных в поджоге Рима и превращаемых в живые факелы:

 

 

Но, как я писал, не только внушительные размеры картины и совершенство исполнения меня восхищают, но и выбор названия.

Название – двойное: «Светочи христианства. Факелы Нерона».

Вдумаемся: что такое светоч?

В узком смысле – источник света. Лампа. Свеча.

В смысле более возвышенном – то, что разгоняет тьму жизни, то, что придает смысл. «Ты – светоч жизни моей» — так мы говорим о жене, о ребенке.

Наконец, в самом возвышенном смысле светоч – это источник надежды. Светоч не просто разгоняет тьму; он прокладывает сквозь нее дорогу. Светоч – это проводник в будущее через мрак настоящего. Маяк. Путеводная звезда.

И теперь мы понимаем: мученики, изображенные Семирадским – светочи во всех смыслах. И название это подчеркивает.

Для Нерона и его свиты, собравшейся пощекотать свои пресыщенные нервы зрелищем казни, они – просто факелы.

Но для будущей христианской церкви они – пример мужества. А еще – живое свидетельство истинности учения: ведь за ложное учение люди на смерть не пойдут. Своим мученичеством они как бы освещают дорогу следующим поколениям христиан. И в этом смысле они – светочи.

Такова мысль Семирадского. И пусть я с ним и не согласен, но не могу не восхититься изяществом, с которым он мысль выразил в четырех словах.

Подводим итог. Зачем написана сегодняшняя статья?

Чтобы вас развлечь, показать несколько красивых картин, рассказать несколько интересных эпизодов. Но есть и более серьезная цель: мне хотелось передать весь тот ужас, все чувство беспомощности, безысходности, чувство полного попрания справедливости и права, законов божественных и человеческих, с которым жили римляне императорской эпохи.

Помните, что я в начале писал о соприкосновении человека с жизнью? Для них это соприкосновение было очень болезненным. И эту боль необходимо было хоть как-то унять.

Разные люди делали это по-разному. Христиане пошли одним путем; философы-стоики – другим. Но отправная точка у них совпадала, и цель была общей: найти обезболивающее от жизни.

Если любопытно, какой рецепт предложили стоики, и насколько он оказался успешным… да вы и сами знаете, что делать: набираться терпения и ждать апреля, когда курс по стоицизму выйдет.