Как-то так получается, что мы в последнее время часто поминаем картину Бруни «Медный змий», что в Русском музее, в Петербурге.
Волшебная она какая-то…
Посмотрим: сюжет знаем? Знаем?
Почему вокруг головы Моисея видно свечение, похожее на рога, понимаем? Понимаем.
Почему змей находится на столбе, а не на знамени, как в библейском тексте, я рассказывал? Рассказывал.
А вот два, скажем так, неочевидных источника вдохновения Бруни, кажется, речи у нас еще не было.
А он нуждался во вдохновении! Ведь задачей художника было изобразить страх и отчаяние людей. А тут двойная сложность: изобразишь слишком натуралистично – отпугнешь зрителя; чересчур облагородишь сцену – и зритель, зевая, пройдет мимо.
А нужно найти решение сильное, чтобы по душе – как пятерней по струночке! Но в то же время – чтоб благопристойно и без крови.
И Бруни такое решение находит! Даже два. Вот самые сильные, на мой взгляд, фрагменты его картины.
Первый – мать с ребенком, которому уже не помочь. Глаза закрыты, тело позеленело от яда. Но она, нежно (как будто это еще имеет значение!) поддерживает его головку, пытаясь направить на змия навсегда закрытые глаза…
Второй – юноша, склонившийся над мертвой девушкой (невеста? Недолгая жена?). Для нее змий уже тоже не будет спасением; но упрямец все равно пытается рукой поднять ей веки – и заставить посмотреть.
Да, нет ничего страшнее упрямого, судорожного отчаяния. Мать, оплакивающая ребенка – это ужасно; но мать, отказывающаяся оплакивать ребенка – ужаснее.
И я смело отношу эти две группы Бруни к сильнейшим произведениям российской живописи.
Только вот… российской ли?
Ведь, как выясняется, есть более ранняя – и подозрительно похожая! – картина на тот же сюжет. И принадлежит она великому Рубенсу.
Посмотрите внимательно: у Рубенса старая женщина склоняется над уже умершим от яда человеком и пальцами приподнимает его голову, пытаясь все равно заставить того взглянуть на спасительного змея, хотя это ему уже не поможет. У Бруни тот же самый мотив, только вместо старухи – юноша.
Другой фрагмент: у Рубенса женщина поднимает на руках младенца, пытаясь направить его взгляд в сторону змия (ведь младенцу не объяснишь, куда нужно смотреть). У Бруни – то же самое, причем дважды: к самому столбу, на котором змей установлен, у него прикасается женщина с младенцем на руках: вторая, с мертвым ребенком на коленях, в центре.
Неужели это все — совпадение? Не думаю…
Мог ли Бруни видеть эту картину в Италии? А вот эта тема для отдельного исследования: сейчас картина находится в Лондоне, но возможно, она там была не всегда.
Зато античную группу Ниобид Бруни в Италии, в галерее Уффици, точно мог видеть. И она, похоже, стала для него вторым источником вдохновения.
Этот сюжет нужно быстро освежить в вашей памяти. У царицы Ниобы было семь сыновей и семь дочерей, что и дало ей повод громко похваляться: мол, она куда счастливее Латоны, матери Аполлона и Артемиды. У нее-то всего двое.
И, как и в истории со змием, божественная кара оказывается быстрой и беспощадной: Аполлон и Артемида невидимыми своими стрелами пронзают детей Ниобы одного за другим. Естественно, прямо у нее на глазах. Для пущего эффекта.
Согласитесь, еще одна удачная параллель к картине Бруни: и там, и там речь идет о неотвратимой каре с небес, об отчаянии и беспомощности людей, о тщетных попытках спастись и спасти. Поэтому было бы вполне логичным, если бы Бруни приспособил античные фигуры для своих целей.
Сделал ли он это? Судите сами.
Вот – женщина с ребенком. Одной рукой схватив его повыше локтя и притянув к себе, второй она пытается закрыться плащом (как будто он от змей может помочь!)
А вот – центральная скульптура античной группы: Ниоба пытается последнюю, самую младшую дочь закрыть и столь же бесполезным плащом, и собственным телом. Результат – печален и предсказуем.
Далее: в группе Ниобид есть две оригинальные фигуры. Похоже, по задумке греческого скульптора, юноши пытаются залезть на стену или скалу в попытке укрыться от невидимых стрел:
А вот – тот же мотив у Бруни:
Думаю, художник здесь пытался осудить гордыню человеческую: юноша, карабкающийся по камням, больше полагается на свою силу и ловкость, чем на чудесного змия. Но такая самонадеянность не доведет его до добра.
Наконец, в группе Ниобид есть фигура, в которой обычно видят пожилого учителя царских детей:
Сравните вот с этой фигурой у Бруни: похожи и жест, и возраст. Художник добавил только поворот тела и изменил угол обзора:
Вот они, два истока вдохновения Бруни!
Нужно ли сделанное им называть плагиатом, или можно сойтись на «творческой переработке»? А сами решайте. Мне важно другое: научить вас – а еще важнее, ваших детей, которые будут слушать лекции о ветхозаветных сюжетах в живописи – подмечать.
И не бойтесь: на жутком фрагменте с мертвым младенцем я не буду заострять внимание. Задача же – не вогнать в тоску, а наоборот, подарить радость узнавания. Не знаю, как это объяснить с научной точки зрения, но много раз замечал и у себя, и у других: каждый раз, вылавливая эти неслучайные совпадения, испытываешь «Ай, молодца!».
Ведь каждое меткое наблюдение – это как маленькая эврика; а помните, как Архимед своей эврике радовался?
Не говоря уже о том, что сравнивая картины на один и тот же сюжет, мы тренируем наблюдательность, укрепляем нейронные связи, оттачиваем умение анализировать, сопоставлять и видеть закономерности. Особенно полезно это детям, конечно. Поэтому в будущем курсе «Античные мифы в искусстве для детей» мы будем много внимания уделять именно развитию насмотренности. Будем брать один и тот же сюжет и сравнивать, как его решали разные художники; что похоже, что отличается, что нового каждый привнес.
Детям это полезно, да и нам с вами не помешает) Собственно, для того статья и написана.